Море внешне безжизненно, но оно
полно чудовищной жизни, которую не дано
постичь, пока не пойдёшь на дно.

намджун не заметил, как пробил дно ногами и когда точно это произошло. знает только, что не за секунду. знает, что пытался держаться, но с каждым днем, с каждым месяцем тонул и тонул. тонул, тонул, тонул. тонул настолько, что почувствовал ногами дно однажды. точнее пробил его и тонет дальше.

самое ужасное в том, что ты понимаешь, что тонешь - что ты не можешь себе помочь. ты пытаешься, барахтаешься, шевелишь ручонками и ножонками, а они застряли в топком иле, что утягивает все ниже. и ты понимаешь, кроме того, что никто не тянет тебе руки. никто не помогает тебе выбраться. на этом дне нет никого, кроме тебя.

намджун делал многие вещи. из нехорошим. он мог спорить, что совсем недавно (ох черт, это же было больше года назад) один из преподавателей в университете сказал ему, что он хороший человек. один из самых лучших людей, которых тот встречал. намджун не стал спрашивать почему, это было бы слишком нескромно, он просто поклонился, промолчав. наверно, сейчас тот преподаватель разочаровался бы в нем. намджун уже около года ведет себя так, будто терять ему нечего. пьет столько, сколько бедная печень вряд ли успевает перерабатывать. курит, как проклятый, потому что к чертям все это здоровье, он уже убедился, что даже абсолютно здоровые люди способны терять жизнь по щелчку пальцев кого-то, кто сверху в симс играет. намджун пробовал даже наркоту. не стал углубляться просто потому, что не понравилось. самым главным "чем-то плохим" было рисование. казалось бы, да, что может быть в этом плохого, да? нет, поначалу намджун рисовал на бумаге. карандашами, красками, углем, воском, чем приходилось. на что денег хватало. потом намджун злился и рисовал на тачках. на тачках скорой помощи. потому что какая она нахуй скорая, если не может успеть спасти жизнь? (поэтому-то какой из него нахуй медик, если он не может знать, как воскресить умершего). эту деятельность пришлось сворачивать, когда намджун понял, что для того, чтобы убегать от полиции - ему не хватит здоровья. дыхалка не та, да и суставы подводят. попробовал рисовать на гаражах. разгневанные хозяева почти сдали копам. снова не с руки. сейчас рисует на заброшенных недостройках. туда обычно редко кто суется. в основном лица, которым копы ни к чему. с ними договориться проще, чем с копами. только вот после последнего рисунка, оставленного на почти крыше одного из заброшенных зданий, рисовать как-то больше не хочется. где-то. для глаз чужих. для себя - возможно. в последний раз намджун захотел нарисовать сестру. нарисовал совсем неправильно и понял, что не может больше. что пора что-то делать, но как, блять, что-то делать, когда ноги, мать его, в иле запутались?

намджун был на дне. и думал, что терять ему нечего. эгоистично думал. на самом деле, терять ему было что. семья, пусть странная, непонятная для кого-то, но семья, своя и родная, за которую, если понадобится, намджун будет грызть глотки зубами. да, они не могли вытащить его со дна, потому что все это время он не хотел, и сейчас он не попросит помощи. да и, посмотрим правде в глаза, им бы самим выплыть на поверхность.

намджун был на дне. и сквозь многомильные толщи воды не увидел бы квадратную (вообще-то, прямоугольную) улыбку. в руке стакан с чем-то горячительным - намджун к напитку не притронулся, ему было слишком плевать на эту тусовку, он был в своих мыслях - он был не слишком-то готов для светских бесед. сегодня он и для тусовок-то не очень был готов. просто пришел по привычке, потому что дома быть вообще не доставляет. а парень, с которым его решили познакомить, все болтал и болтал без умолку. намджуну даже слово вставить некуда. только разве что тихое и односложное "намджун." на приветствие. хотя. будем честны. не то чтобы намджун хотел говорить. но слушал, хотя бы из вежливости. от ким тэхена уже начинала болеть голова (музыка в доме тоже не помогала ни разу), но говорить он не переставал. балаболка хоть куда. зачем говорить, когда этот парнишка за двоих, а то и за троих управляется. намджун таких людей не очень любил. громких. болтливых. он любил лаконичных. чтоб все четко. как у него самого. правда, проебалась его четкость, в последнее время.

тэхена было много. он доминировал над пространством мастерски, очень умело. его было много, это намджуна раздражало. но его было много, и если бы его было хоть капельку меньше, намджун не услышал бы его со дна.

то, что тэхен таскает с собой базовый набор художника, не кажется странным. намджун и сам таскал. сейчас просто не таскает. у него временное затишье. но попробовать то, о чем говорит тэхен, он не против. посмотрит парнишка на результат и поймет, что лечить намджуна бесполезно. по крайней мере не художествами. поэтому намджуну не сложно просто нарисовать, чтобы от него отколебались. не любит намджун к себе излишнее внимание. и этого тэхена все еще много.

для намджуна сесть подальше от людей и немного отгородиться - спасение. по пути хватает с пола стоящую возле ножки какой-то мебели чужую бутылку воды почти полную - тут никто не обидится, да и с тутошними напитками про эту воду вряд ли вспомнит кто вообще. намджун опустошает большую бутылку наполовину в пару-тройку глотков и ставит рядом. берется за карандаш, один. рука тянется к самому мягкому, и намджун себе не отказывает. дышит глубоко с прикрытыми глазами около минуты. а потом открывает глаза и начинает рисовать. мягкий карандаш для того, что рвется наружу, оказывается лучшим решением. скетч будет темный, мрачный, маркий. не проходит и двадцати минут, когда намджун тянет скетчбук и карандаш обратно тэхена. на рисунок смотреть больше не хочется - с темного полотна на него глядел он сам. черный ворон с раскрытыми крыльями. что летит. или падает.

- ну что, доктор ким? все плохо? подает хриплый голос намджун, смотря на тэхена, что так и просидел все это время рядом с ним, наблюдая то за ним, то за людьми вокруг. даже когда сидел его было много. если бы не рисунок, намджун очень хорошо чувствовал бы его огромное количество. но так как он рисовал, чувствовалось только присутствие, не больше. и взгляд изредка. не слишком напрягающе. - я учился в художке очень давно. но это слабо похоже на то, чему меня учили. как видишь - тут сплошное чернильное пятно. и это пятно я сам. будь другом, сделай себе одолжение, руки об меня не марай, я пачкаюсь.

намджун не знает этого парня от слова совсем. ему кажется странным, что тэхен так старается с ним поймать хоть какой-то мало-мальский контакт. ему кажется странным, что его так много. но будем честны: если бы его было меньше, хоть капельку, намджун бы просто внимания не обратил. прошел мимо, как и обычно. ну, дай боже, поздоровался бы, из обыкновенной элементарной вежливости. но не более того. а так результат налицо: намджун мало того, что слушает то, что говорит тэхен, так еще и делает то, что он говорит. подчиняется так называемому течению, которое его несет. наверно, этому течению имя тэхен. наверно, это течение ведет куда-то туда, где не дно, откуда выплыть гораздо легче. а может оно и вовсе несет его к берегу. на воздух. вдруг, получится так, что наплавался намджун в этом болоте? намджун-то уж точно наплавался. ему уже это болото так поперек горла, что никто не понимает, насколько. намджун бы выплыл с радостью, но трясина надежно ноги держит. возможно, сейчас он впервые за очень долгое время чувствует внутри какое-то шевеление. какие-то ощущения.

намджун был уверен, что тэхену на него нажаловались. на намджуна все кому-то жалуются. все, кто знает его хоть сколько-то. кроме семьи, намджун был уверен, что его сестра и братья были заняты собой, им было так до себя, что некогда жаловаться на намджуна. самим бы вырваться из трясины, из зыбких водорослей. для намджуновых знакомых это всегда одинаково. "черт, слышал про него? он совсем уже на краю. по наклонной катится. вытянуть бы его оттуда, да не дается, гордый слишком". намджун не гордый от слова совсем. намджуну до себя фиолетово. просто как-то странно они все тянут. как-то странно они все "участвуют". на самом деле им насрать. намджун знал это наверняка. они никогда не спрашивали, что с ним. да, истории ходили. но они никогда не спрашивали напрямую. это ведь просто.
йоу, джун, что у тебя стряслось? что за девушку ты нарисовал на той заброшке? почему про репутацию твоей старшей сестры ходят такие хуевые слухи? как ты, блять, брат?
им было насрать, поэтому они никогда не спрашивали. им было насрать на все, что с ним происходило. но они делали вид, что им не пофиг просто чтобы посплетничать за спиной. просто звезды сошлись таким образом, что появился некий тэхен. как-то странно улыбнулся по-квадратному (по-прямоугольному вообще-то!), и начал лезть в душу. залез, разворошил там все к чертям и смотрит так, будто... понимает, хоть каплю.

намджуну от этого взгляда не по себе. от того, как просто тэхен говорит о чем-то своем не по себе. настолько не по себе, что когда тэхен говорит о его душе, намджуну больно ровно настолько, что в глазах собираются слезы. намджун втягивает носом воздух слишком сильно и опускает глаза в пол, потому что говорить тут ничего не надо. потому что врать, что все заебись, не хочется. в кои то веки, вообще-то, не хочется. потому что не заебись у него ничего. потому что все внутри перевернуто, разъебано, как сказал тэхен, в край, в пух и прах. как будто ураган прошелся и оставил лишь обломки жалкие.

на самом деле намджуну волнительно показывать что-то настолько свое. и когда тэхен говорит о душе, смотря на этого ворона, до намджуна доходит, что ему не кажется. что тэхен понимает, и ни разу не каплю. что он мелкий, по нему видно, но зрит в корень, туда, куда даже сам намджун смотреть отказывался напрочь. не лез и все тут. самому, если честно, об это черное и маркое руки пачкать не хотелось. а тэхен вон, перемазался весь и стоит довольный. как ребенок посреди песочницы, что клад откопал. и тянет ему, намджуну. мол, на, пачкайся, это ведь совсем не страшно. руки ведь можно и помыть, в самом деле, ну.

намджуну кажется почти бредом, когда тэхен говорит про татуировку, про то, что ворон мог стать бы эскизом. потому что он о татуировках никогда не задумывался. хотя бы потому, что раньше он искренне и очень сильно хотел стать врачом. хирургом. спасать жизни. его не взяли бы ни в одну приличную клинику, будь у него татуировка. разве что только на заднице. а эта перспектива кима уж точно не радовала. но теперь он мог задуматься о рисунке на теле. хотя бы потому, что быть врачом он больше не собирался. никогда и ни за что. не его это профессия, как выяснилось горько-опытным путем.

когда тэхен раскрывает нечто очень личное, а именно, показывает руку, у намджуна в зобу дух спирает на секунду. вьетнамские флэшбеки накрывают с невероятными силами. и его так сильно разъебывает эта вещь, что он невольно тянется к руке младшего, хватая ее за запястья, когда тот уже хочет убрать. осторожно проводит по татуировке большим пальцем второй руки, чувствует под пальцем шрам. если бы хиджин спасли... если бы он смог, он справился бы, то у хиджин были бы такие же шрамы на бедрах. и намджуну чертовски больно. он не знает, что у этого парня за история, но, кажется, внутри что-то будто щелкает. он будто на хиджин смотрит. понимает, что есть люди, которым в тысячи, а может и в сотни тысяч больнее, чем ему. есть люди, которые не справляются с этим, а есть те, кто проходят через все испытания, вылезают из всех болот и шагают с высоко поднятой головой. кажется, тэхен был таким человеком. ким знает, что вторгается в чужое личное пространство, но надеялся, что тэхен поймет, что ему надо.

тыльной стороной ладони, что всего секунд пять назад держала тэхена за запястье, намджун стирает непрошенные пару слезинок и смотрит покрасневшими глазами прямо в глаза младшего. и, почему-то, так сильно хочется сказать многие вещи. попросить. намджун сдерживается на честном слове. потому что не знает ничего о тэхене, ровным счетом. не знает, почему и как. и лезть, ничего не зная - просто преступление. а намджун не преступник.

при таком вот раскладе смысл в татуировке действительно есть. конкретно в этой татуировке. он мог бы десять тысяч раз попробовать набить что-то еще однажды, но намджуну кажется, что он оказался в правильном месте в правильное время. потому что, кажется, тэхен прав, и этот рисунок, этот скетч, въевшийся под кожу, будет иметь огромный смысл для него, для намджуна.

наверно, он ворон. сейчас он тот ворон, что падает. возможно, однажды, он будет тем вороном, что взлетает.

- что, прямо сам? намджун немного округляет глаза. его удивляет формулировка, такая, будто ему самому придется тату-машинкой орудовать. все бы ничего, но он ее не то что не держал, даже и не видел-то в глаза ни разу в жизни. да и были тут аспекты некоторые... - я, понимаешь ли, немного разрушительный в этом плане. в любом плане, если честно. вечно все не так у меня, через пути не столь отдаленные. и порой мне кажется, что делать что-то ровно я смогу только когда рак на горе свистнет. то есть сам понимаешь, идея не кажется мне очень хорошей. я попросту вряд ли смогу. намджун пожимает плечами так, будто его совершенно не задевает собственная никчемность.

давайте по порядку. намджун ровно умел только учиться. до поры до времени. потом по пизде пошла и его медицина, когда выяснилось, что в профессии ему не состояться, слишком уж он для этого не подходящий. художества его вылились в дела уголовно наказуемые. дома он даже по коридору пройти не может, ничего не сломав. не человек - сплошной ураган. все, что рядом, сносит взрывной волной от него самого. так уж исторически сложилось.